Гостил я как-то раз в Заболотье, у священника тамошнего, отца Фёдора. Пригласил он меня резьбу в иконостасе подновить. Дело-то нехитрое, коли руки работу знают.

Заболотье же неспроста так называется: в село всего одна дорога ведёт, а окрест - сплошные болота. Да ты, Матрён, не думай, что там кругом только коряги, смрад да комары с кулак. Красивые там места. Деревца небольшие, кустики, и всё травкой пушистой как ковром устлано. Вот только ступишь на эту травку, а она у тебя под ногой волнами расходится. А что уж под ней - один Бог ведает, по колено уйдёшь, аль по маковку. Вот и обходят люди болота те стороной. Разве что охотники к открытой воде по тропам потаённым на утку ходят, но собачонку всегда с собой берут: она и в охоте большая помощница, и оступиться не даст - чует животинка, где погибель.

Так вот сидели мы с отцом Фёдором как-то после работы в беседке, чаи гоняли, смотрели, как туман на болота ложится. Посмотрел батюшка задумчиво вдаль и говорит: "Однажды здесь со мной такая история приключилась..." Повернулся ко мне, чашку на стол поставил и начал свой рассказ.

"Случилась это на Преображение. Я, как водится, службу справил, яблочки освятил, с прихожанами побеседовал - они ж как дети, каждого своим вниманием уважить надо, кому советом помочь, кого просто выслушать. Наконец все разошлись, солнце уж к полудню приблизилось. Похлебав в избе щец матушкиных, пошёл я по обыкновению своему в беседку чаёвничать да смотреть, как солнце туман разгоняет. В то утро он особенно плотный был - как молоком всё залито. Показалось мне, что в тумане вроде как тень мечется, то влево дёрнется, то вправо. Привстал я, глаза протёр, может померещилось... Нет, точно кто-то там есть. Решил поближе подойти, а сам "Живый в помощи" про себя твержу. Раз окликнул - тень замерла. Ещё раз позвал - а в ответ: "Помоги, ради Бога, мил человек, заплутал я совсем!" Не ожидал я такого - кто ж через болота-то ходит. Кричу ему туда, в туман: "Ты, родимый, под ноги смотри, кочки поплотнее выбирай, да на голос иди!" В ту минуту у меня сами собой слова вырвались: "Господи, спаси-сохрани душу заблудшую!" И туман расползаться стал. Вышел ко мне мужичок, весь мокрый, колени грязные, по виду - городской. Спрашиваю его: "Ты почто в болото полез?" А он и говорит: "Вот так вышло. Я ж впервой сюда на службу собрался. Сам-то я из города приехал, к тёще. Дел у неё по хозяйству накопилось - страсть, вот хотел подсобить. Как за работу взялся - уж и не до службы мне стало вовсе, сделать бы всё поскорее, да домой, к жене, воротиться. Тёща ругалась конечно, мол, праздник, а ты работать собрался. А мне и время-то выкроить сложно было, чтоб приехать. Ну, пока то да сё - тёща с тестем к обедне ушли. А у меня дела совсем не клеится, хоть плачь. В кои-то веки, думаю, права тёща оказалась, надо праздник уважить. Засобирался я, заторопился, обедня-то уж началась. Шагаю по дороге, а у самого в голове мысли бурлят, что да как сделать получше, и как там жена без меня в городе. Задумался, одним словом, да внезапно оступился, кубарем с дороги слетел, и туман меня прикрыл - дальше носа не видать. Стал я пригорок, с которого скатился, искать на ощупь, вымок весь, а его как и не бывало. Топтался, топтался, вроде плотную землю под сапогом ощутил. Долго шёл по ней, каждый шаг вымерял. Думаю, коль вдоль дороги иду - храм, значит, близко совсем, да и светлее кругом становится. Покричал на всякий случай, вдруг услышит кто. Тишина. А чувство такое, что вот он храм, совсем рядом. Перекрестился я и дальше осторожно ступаю. Тут смотрю - огонёк, за ним другой, третий, то гаснут, то загораются. Я на них и пошёл, думаю, крестный ход наверно начался, эка вовремя, без огоньков мне дорогу не найти. А они вереницей прошли и скрылись, видать, за храмом. Я ещё шаг сделал - топь. В сторону дёрнулся - по колено провалился. Выбрался, вокруг ногой всё ощупал - мягко. Слава Богу, ты, отец, меня заметил - только на твой голос и вышел".

Похлопал я мужичка по плечу да в беседку повёл, чайком согреться. "Промыслительно, - говорю - это всё. Тебя звать-то как?" Мужичок вздохнул: "Яшкой меня кличут".

Попивая в беседке чай с баранками, Яков всё спасению своему удивлялся, да про крестный ход расспрашивал. Тогда-то я ему и сказал: "Эх, Яков! Разум твой, заботами затуманенный, в туман увлёк тебя, на погибель. А свет, что ты видел - то не крестный ход, не было его - свет истины тебе открылся, помог твёрдую почву под ногами обрести, путь указал. А не стало его - так топь тебя окружила. Метался ты, как душа твоя мечется в заботах житейских. Всему, Яков, своё время, негоже богово и кесарево смешивать, тогда и спокойствие душевное будет".

Обсушил, накормил его, да и отпустил с Богом".

Рассказывает мне всё это отец Фёдор, а я слушаю и удивляюсь - богаты всё ж таки земли наши Радонежские на чудеса. А батюшка дальше речь ведёт: "Стыдно признаться, Якову я вон как ловко сучок из глаза вынул, а своё бревно только к вечеру нащупал. Ведь я от Якова ничем не отличаюсь, так же - заботы, заботы, то крышу в храме поправить, то на своём дворе дел невпроворот. Вот и перемешивается постоянно всё - и богово, и кесарево. Иной раз службу правлю - а глаз то за штукатурку треснувшую зацепится, то за доску, из пола выбившуюся - и ушли мысли в сторону. Бывает, что только бас дьяконский из дум житейских вырывает - "Вонмем!" Так что, хоть и не видел я того света, про который Яков рассказывал, да вот только для меня он тоже просиял. Стал с тех пор я себя одёргивать, и как-то дела сами собой наладились, покой появился. Вот и с тобой, Никита Гаврилыч, давеча случайно ль познакомился? Вон ты какую красоту в церкви нашей навёл".

Закончил батюшка рассказ свой, а я про себя думаю - на всё воля Божья. Вот и мне доводилось чудесное спасение на себе испытать, когда берёзка волка отпугнула. Сруби я её накануне осенью ... у-у-у-у ... Слава Богу за всё!